«У меня нет времени ностальгировать»

21.06.2015
от

Корреспондент «Русской мысли» беседует с кинодокументалистом, путешественником и бывшим пресс-секретарем президента России  Сергеем Ястржембским о том, каково это – бросить политику, чтобы стать этнографом, фотографом и режиссером.

В России существует тенденция переходить из искусства в политику, у вас же получилось наоборот. В чем самое большое сходство работы в кино и в политике?

– Я думаю, что с учетом того кинематографа, которым я занимаюсь, – документальное кино, которое сфокусировано прежде всего на жизни различных племен в разных странах мира, удаленные экспедиции, шаманские традиции, охотничий опыт различных народов мира, – в этом кино довольно много экзотики и адреналина. Так что самое главное, что объединяет то, чем я занимаюсь сегодня, с тем, чем я занимался 30 лет, – это адреналин.

Как близкие отнеслись к вашему решению сменить сферу деятельности, или они были готовы?

– Близкие отнеслись по-разному. Скажем, их мнения варьировались от полной поддержки до категорической оппозиции. В зависимости от личного опыта каждого формировалось отношение к моему решению. Главным лидером оппозиции была и остается моя мама, которая считает, что коли уж так неплохо все получалось с политикой, то и надо было там оставаться. Но ее мнение сильно поколебалось после того, как она увидела мои успешные выставки фотографии в Москве; когда увидела, что мои фильмы вызывают неподдельный интерес у зрителей и получают награды, – в общем, градус оппозиционности немножко понизился.

Насколько семья вовлечена в творческую деятельность?

– Что касается моей супруги, то она является одним из соавторов проекта под названием «Вне времени». Это этнографический проект, посвященный жизни племен, их поразительной способности до наших дней сохранять аутентичные формы жизни. Настя была во многих экспедициях и всегда принимает участие в творческом анализе смонтированного материала перед тем, как он выходит на экран. Она занимается нетрадиционной холистической медициной, у нее есть своя компания, которая осуществляет медицинские туры по Амазонии. Мы вместе проводили съемки медицинских практик курандеро – традиционных племенных врачей-целителей.

Как вы собирали людей в команду?

– Наша студия – небольшая и насчитывает всего четыре постоянных сотрудника. Главные организационные обязанности лежат на Оле Вершининой, которая является директором студии «Ястребфильм». Она мой давнишний партнер по многим пиар-проектам – еще со времен моей работы в Кремле. В Питере мы провели несколько крупных пиар-акций в интересах государства – например, на нас лежало создание и функционирование международного пресс-центра, который был развернут в Петербурге к 300-летию города. Мы также проводили очень крупную пиар-акцию, посвященную 750-летию Кенигсберга-Калининграда. Были и другие, так что я ее знаю очень давно. Остальные сотрудники собирались по ходу дела. Что касается операторов, то мы их всегда подбираем под конкретную экспедицию – в зависимости от ее условий, степени тяжести, количества перелетов и прочего. Но чаще всего с нами работают Элисбар Караваев – один из самых опытных ныне действующих российских операторов, у которого за плечами более ста фильмов, и Юрий Ефремов. Они участвовали во всех наших проектах.

Расскажите про механизм подготовки к съемкам.

– Весь упор делается на подготовке, потому что от нее очень многое зависит. В команду входят еще несколько иностранцев. Наиболее часто с нами сотрудничают француз Кристиан Флери и кениец-масаи Лешан Лесба – они являются нашими директорами по логистике конкретных проектов. После того как рождается идея фильма и я определяюсь с тем, как он мне видится, мы решаем, где будут проходить съемки: если в России, обходимся своими силами, если за границей, привлекаем наших коллег, ставим перед ними задачи – что нам нужно и в какие сроки. И они начинают готовить экспедицию, чтобы по пути к месту съемок команда уже не тратила время впустую. Не раз они показали себя с самой лучшей стороны. Параллельно в Москве собирается информационный материал – библиография, фильмография, материалы из Интернета на конкретную тему – и все это направляется ко мне, чтобы я мог насытиться материалом, посмотреть то, что снимали по этой теме (если снимали), и подготовиться в интеллектуальном плане к съемкам. Потом происходят сами съемки и монтаж, который осуществляется преимущественно в Москве.

Как на съемки реагируют племена, случались острые конфликтные ситуации?

– Мы не случайно делаем основной акцент на подготовке. Наши директора по логистике всегда заранее посещают те места, где потом будет происходить съемка, договариваются по поводу гостиниц, транспорта, перемещений, местных переводчиков, питания, если необходимо — решают вопрос с установкой палаток. Затем встречаются и договариваются с главами племен или групп, с вождями либо с шаманами о сути съемок: что нас интересует, что хотим посмотреть, в каких обрядах принять участие. Договариваются о стоимости услуг, потому что племя или сообщество, которое нас принимает, заинтересовано в том, чтобы на нас заработать, что я считаю абсолютно правильным. Договариваются о стоимости наличными, либо материальными ценностями в виде бензина, керосина, подушек, одеял, муки, сахара и т.д. У нас, тьфу-тьфу, не было ни одной критической ситуации – при такого рода подготовке они исключены.

Есть ли перечень острых тем, которые вас волнуют и на которые вы хотите снять фильмы?

– Да. Мы начали с этнографии, сделали проект «Вне времени» — он вобрал в себя 4–5 лет работы, преимущественно в Африке. Потом мы оказались в Азии, в Океании, в Латинской Америке. Также в России в рамках этого проекта снимали малые народности – такие, как чукчи, эвены, юкагиры. На данный момент он мне кажется в основном завершенным. В рамках съемок этого цикла, когда снимали традиции, верования, обряды племен, мы обратили внимание на шаманские практики, и возникла новая идея сделать фильм под общим названием «Шаманы современного мира». Много сделали, но пока этого цикла нет, хотя отдельные фильмы мы уже смонтировали и даже показали, но эту работу надо завершить. Она была прервана другим фильмом. Появилась новая мощная тема, которая сейчас звучит очень громко в мире, – проблема уничтожения слонов в Африке, браконьерство ради получения и нелегального сбыта слоновой кости. Масштаб бедствия таков, что за последние три года в Африке было уничтожено порядка 100 тыс. слонов – то есть каждые пятнадцать минут гибнет слон.

Кто главные заказчики?

– Очень легко указать на страну, которая стала главным виновником этих процессов, – это Китай. Одна из причин – массовый приезд китайских рабочих, инженеров, служащих в Африку, где Китай фактически стал торгово-экономическим партнером номер один для многих стран континента. Все это с учетом отношения китайцев к слоновой кости, которая у них связана и в буддизме, и в даосизме с понятиями счастья, здоровья, процветания, благополучия, престижа. Все это вызвало дикий всплеск браконьерства, потому что китайцы являются главными потребителями и заказчиками вообще любой кости – легальной или нелегальной. Слоновая кость – универсальная форма взятки, которая используется в решении бизнес-вопросов, продвижения по службе. Резные бивни, либо предметы, используются в качестве подношений, подарков для решения подобного рода задач. Плюс очень популярны палочки для еды или так называемые личные печати. Все это пользуется большим спросом, соответственно, китайский рынок переполнен такого рода вещами.

Вы даже выступили в роли законспирированного заказчика-покупателя слоновой кости, чтобы поймать контрабандиста?

– Это было в Сенегале. Тогда руководитель одной из неправительственных организаций, которые действуют как раз в области защиты животного мира, француженка Шарлотта Уплин, попросила меня выступить в качестве подсадной утки – псевдо-покупателя: появиться в этом качестве на рынке сувениров в Дакаре, прийти к конкретному продавцу с Берега Слоновой Кости (за ним уже следили в течение определенного времени) и попытаться у него купить-заказать большую партию предметов, сделанных из слоновой кости. Нам удалось все это сделать, и этот эпизод будет в фильме. Через два дня произошло его задержание, он был арестован и, впервые в истории Сенегала, приговорен к тюремному заключению. Мы на продвинутой стадии монтажа – думаю, что публично фильм будет показан в 2016 году на одном из фестивалей.

Вас, наверняка, неоднократно упрекали в том, что вы снимаете такой фильм, а сами – заядлый охотник?

– Конечно. Дело в том, что тут нет никакого противоречия. Я вам назову несколько имен – скажем, Теодор Рузвельт, Пол Крюгер, имя которого носит первый и самый большой национальный парк Африки — Kruger National Park, или Фредерик Селус, в честь которого назван самый большой в мире резерват диких животных в Танзании. Были и многие другие. Они не только охотились – они еще и занимались защитой животных, поскольку одно без другого не работает. Сегодня формула охоты должна звучать так: вначале сохранение, потом охота. Потому что если вы не сохраните животных, логично, что вам не на что будет охотиться. Трофейная охота, которой я как раз занимаюсь, предполагает следование приоритетам: сохранение животного мира, соблюдение научно обоснованных квот на отстрел диких животных и проплата охоты, потому что полученные деньги идут в том числе на программы по защите дикой природы.

Что вы делаете с трофеями?

– Я их храню: просто рога или клыки на медальоне, есть чучела, сделанные в полный рост или по грудь. Как у многих трофейных охотников, они у меня сосредоточены в специальном трофейном зале. Думаю, что потом с этим делать, когда активно охотиться будет тяжело? На мой взгляд, эти коллекции могут пополнять национальные музеи, из них могут создаваться новые. Они должны выставляться и быть доступны для общественности.

В одном из интервью вы сказали, что не бывает непокоренных вершин в искусстве. К чему вы стремитесь?

– Сейчас, конечно, меня волнует завершение проекта Ivory («Слоновая кость») – это условное название фильма. Мы над ним работали два с половиной года, осуществили съемку в 30 странах, материала собрано на 6,5ТБ. Это само по себе даже сложно отобрать. Главное сейчас – создать фильм, который бы реально мог привлечь внимание общественности, побудил бы к каким-то новым действиям по защите слонов. Это первое. Следом, поскольку материала так много, мы хотим сделать сериал под условным названием «Слоны и люди» и показать самые разные стороны и опыт общения людей со слонами или слоновой костью в Европе, Азии, Африке и даже России, поскольку здесь тоже есть очень большая школа косторезного искусства и много мамонтовой кости.

С таким колоссальным опытом не возникает желания преподавать?

– Я очень много преподавал в своей жизни, был профессором МГИМО, иняза, поэтому для меня это интересный, но пройденный этап, поскольку невозможно совмещать тот образ жизни, который я веду, с привязкой к конкретному месту – то есть сейчас преподавание не для меня. В роли наставника себя не вижу – думаю, что вполне могу выполнять эту миссию с помощью фильмов, альбомов или книг, которые я выпускаю.

А случается ностальгия по политической деятельности?

– Не бывает. Вообще, такие понятия, как депрессия, ностальгия, тоска, мне, к счастью, не знакомы, потому что у меня нет времени на то, чтобы ностальгировать и пребывать в глубоком пессимизме. У нас столько интересных задач, которые мы решаем небольшой студией и теми людьми, которые меня поддерживают, что у меня просто нет времени ностальгировать по чему бы то ни было. Плюс маленькие дети – 5 и 7 лет.

С интересом отслеживаю политические новости, поскольку их нельзя не отслеживать. Вся моя жизнь была в этом информационном потоке. Плюс еще надо следить за тем, что происходит во многих странах мира, которые у нас вызывают интерес с точки зрения съемок. Не секрет, что в некоторые страны мы уже не попали в силу гражданских конфликтов, а где-то, как в Южном Судане, мы просто чудом проскочили, успев снять фильм об очень интересном племени – народе динка. Мы попали между двумя волнами гражданской войны. Сейчас бы уже не смогли это сделать.

Какая ваша самая главная победа на политическом поприще?

– Я думаю, что самая большая моя победа – это уйти из политики с хорошей репутацией.

Вы все еще коллекционируете марки с портретами политических деятелей?

– Да, но, к сожалению, на все времени не хватает. Коллекция большая, обширная, иногда мимоходом я что-то вижу и покупаю, но целеустремленного коллекционирования последние 20 лет нет – скорее так, от случая к случаю.

Сейчас многие молодые люди в России осознанно выучиваются на то, чтобы в какой-то момент собрать чемоданы и эмигрировать.

– Не могу сказать, что внимательно за этим слежу, но те цифры, которые попадаются время от времени в печати, пугают. Я, конечно, отношусь к этому настороженно, потому что России это ничего кроме вреда не принесет. Особых рецептов для того, чтобы молодежь оставалась, выдумывать не надо, все лежит на поверхности. Страна должна совершенствоваться, быть открытой миру, не бояться мира. Необходимо делать так, чтобы внутри страны работали социальные лифты, которые позволяют молодым людям и в экономике, и особенно в политике добиваться результатов и осуществлять карьеру. Естественно, стране необходимо улучшать общественно-политический климат – тогда, наверное, люди будут с большим интересом присматриваться к внутренним возможностям.

Московский корреспондент газеты Sunday Times Марк Франкетти считает, что если бы люди, подобные вам, стояли у власти, Россия была бы другой. Какой вы хотите видеть Россию в будущем и видите ли вы в ней своих детей?

– Спасибо Франкетти за лестную оценку! Россию я хочу видеть сильной, самобытной, открытой и не пугающейся мира. И не пугающей мир. А насчет детей… В представлении нашей семьи, мы детей рожаем не для того, чтобы навязывать им наше видение жизни, а хотим, чтобы они сами делали свободный выбор. Мы обязаны довести их до определенного возраста, дать образование, а дальше они будут делать свой выбор сами. Но вот двое моих старших сыновей живут и работают в России. Как я понимаю, они не собираются менять своих планов, и с уважением отношусь к их выбору. А что касается младших, вопрос еще слишком преждевременный.

Ольга Привалова

Комментарии закрыты.